Новость распространялась, как распространяется самая тяжёлая ситуация, сначала шёпотом, затем тревожными расспросами, и к полудню стала неизбежной реальностью. Люди долго не верили услышанному. Не было ни видео, ни официальных заявлений, но одна фраза уже разносилась повсюду, не требуя дополнительных комментариев:

«Сестёр и брата Севака Ханагяна больше нет».

Это заявление, поначалу казавшееся невероятным, со временем превратилось в суровую реальность. Тяжёлое, как безмолвно и безвременно ушедшие три жизни, которые были для Севака силой, защитой, детскими воспоминаниями и всем теплом семьи.

Случившееся было не просто несчастным случаем. Было около четырёх часов утра, когда изморозь на горной дороге превратила асфальт в невидимый лёд, за рулём был брат. Сестры сидели рядом с ним. Через две минуты машина вылетела с дороги, несколько раз перевернулась и осталась стоять на краю пропасти, в тишине, где даже ветер не мог нарушить кратковременный ужас.

Спасатели прибыли быстро, но было слишком поздно.

Говорят, что эту сцену невозможно описать словами: фары всё ещё горели, дверь машины распахнулась от удара, а внутри лежали три неподвижных, беззащитных тела.

Когда Севак получил известие, он сначала подумал, что это ошибка. Всегда есть тот краткий миг, когда человек пытается отогнать реальность от себя. Но когда его звали снова и снова, правды уже не было.

Со слезами на глазах друзья вспоминают, что он долго не произносил ни слова. Он просто сидел на земле, обхватив голову руками, и внимательно слушал разговоры вокруг, которые стали совершенно бессмысленными.

В день похорон деревня была полна людей, большинство из которых даже не знали семью лично. Люди пришли, потому что эта утрата стала общей, человеческой болью, выходящей за рамки личных границ. В тот день даже погода не посмела вмешаться: ветер был тихим, снег едва заметен.

В доме Севака всё хранилось в глубокой тишине. Старые фотографии, детские игрушки, музыкальный инструмент брата, книги и одежда сестёр оставались на своих местах, став тяжёлыми воспоминаниями, которые уже никогда не сдвинутся с места.

Он долго не давал интервью, не выступал публично, не пел. Тихий музыкальный дом, годами наполненный голосом, юмором и постоянными визитами родственников, словно испустил дух.

Говорят, что Севак начал писать на бумаге, от руки, страницу за страницей, не для того, чтобы рассказать, а просто потому, что не с кем было поделиться этой болью. Память стала его единственным собеседником.

Сегодня самый часто задаваемый вопрос тот же: почему они, почему именно эта дорога, почему именно в этот час?

И сколько бы ни было ответов, одно несомненно:

Это не только личная трагедия Севака Ханагяна.

Это стала общей болью целой нации, которая молча стояла рядом с ним, без лишних слов.